Эта комната, площадью, примерно, четыре метра на пять, выходила двумя продолговатыми окнами на бульвар Луи Армстронга. Зеркальные стекла раздвигались, благодаря чему весенние ароматы, если, разумеется, таковые имелись снаружи, могли проникнуть и внутрь помещения. Угол у противоположной стены занимал дубовый стол. По двум его сторонам стояли скамьи, а по двум другим — дубовые стулья с подушками из синего сафьяна на сиденьях. Вот и вся меблировка, не считая длинной низкой полки, оборудованной под дискотеку, проигрывателя высшего класса и еще одной полки, симметричной первой, где хранились рогатки, тарелки, стаканы и прочие предметы, без которых цивилизованные люди не садятся за стол.

Колен выбрал голубую скатерть — под цвет ковра. Посредине стола вместо вазы он поставил колбу с двумя заспиртованными куриными эмбрионами, в точности воспроизводившими пластику призрака из балета «Видение розы» в исполнении Нижинского, а вокруг разложил веточки мимозы необыкновенной: знакомый ему садовник получил этот новый сорт от скрещения мима и розы, которая вместе с невинностью потеряла и букву «Р». Потом достал с полки белые фарфоровые тарелки с золотыми прожилками, по две каждому, и по прибору из нержавеющей стали с ажурными ручками, которые между двумя пластинками из плексигласа было вставлено чучело божьей коровки — на счастье. Два хрустальных бокала и две салфетки, сложенные наподобие тиар, завершали сервировку. На все эти приготовления ушло некоторое время. Едва они были закончены, как звонок сорвался с цепи и тем самым известил Колена о приходе Шика.

Колен расправил складочку на скатерти и пошел открывать дверь.

— Как поживаешь? — спросил Шик.

— А ты-то как? — вместо ответа спросил Колен. — Раздевайся и пойдем, посмотрим, что делает Николя.

— Новый повар?

— Да, — ответил Колен, — я выменял его у тети, отдал ей моего старого повара и килограмм бельгийского кофе в придачу.

— Ты им доволен? — сбросил Шик.

— Похоже, дело он знает. Ученик Гуффе.

— Человека из чемодана? — в ужасе воскликнул Шик, и его черные усики трагически поникли.

— Да нет, болван, Жюля Гуффе, знаменитого кулинара.

— В этом я не силен… Знаешь, кроме Жан-Соля Партра я мало что читаю. Он пошел за Коленом по выложенному плитками коридору, погладил мышей и попутно зарядил свою зажигалку капелькой солнца.

— Николя, — сказал Колен, входя на кухню, — познакомьтесь, пожалуйста: мой друг Шик.

— Добрый день, месье, — произнес Николя.

— Добрый день, Николя, — ответил Шик. — Скажите, у вас нет племянницы, которую зовут Ализа?

— Есть, месье, — подтвердил Николя. — И, смею заметить, весьма красивая девушка.

— Между вами большое фамильное сходство, — сказал Шик, — хотя по линии бюста некоторое различие имеется.

— Да, у меня с годами грудь стала шире, — уточнил Николя, — а у Ализы она развивалась, так сказать, перпендикулярно, если месье позволит мне называть вещи своими именами.

— Выходит, мы почти что в семейном кругу, — обрадовался Колен, — а вы мне не говорили, Николя, что у вас есть племянница.

— Моя сестра сбилась с пути, — признался Николя. — Она изучала философию. В семье, которая гордится своими традициями, о таких вещах предпочитают молчать.

— М-да, — сказал Колен, — пожалуй, вы правы. Во всяком случае, я вас понимаю. Покажите-ка нам лучше ваш паштет с угрем…

— Сейчас небезопасно открывать духовку, — предупредил Николя, — не то произойдет резкое обезвоживание блюда в результате того, что внутрь проникнет воздух меньшей влажности, чем тот, который ее заполняет.

— Я предпочитаю увидеть это блюдо, когда его подадут на стол, — сказал Шик.

— Пусть это будет сюрпризом.

— Горячо одобряю вас, месье, — сказал Николя. — Осмелюсь ли попросить месье разрешить мне вернуться к моим делам?

— Конечно, Николя, пожалуйста.

И повар вновь взялся за прерванную работу, которая состояла в том, что он опрокидывал на тарелки формочки с заливным из морского языка, украшенного ломтиками трюфеля, как и положено для рыбной закуски. Колен и Шик вышли из кухни.

— Не выпьешь ли аперитив? — спросил Колен. — Мой пианоктейль уже настроен, можешь его опробовать.

— Как, пианоктейль уже работает? — спросил Шик.

— Да, и притом отлично. Трудно было его наладить, но результат превзошел все мои ожидания. Я сыграл «Black and Tan Fantasy» и получил совершенно поразительную смесь.

— Какой принцип ты положил в основу механизма? — спросил Шик.

— Каждой клавише соответствует либо какой-нибудь крепкий напиток, либо ликер, либо сироп. Правая педаль добавляет в смесь сбитое яйцо, а левая — кусочек льда. Для получения сельтерской воды надо извлекать тремоло в высоком регистре. Дозы всех ингредиентов определяются длительностью звука: одной шестьдесят четвертой соответствует шестнадцатая часть объема, взятого за единицу, четверти — единица объема, а целой ноте — четыре единицы. Когда играешь медленную мелодию, включается особая система регистров, чтобы доза коктейля не увеличивалась, иначе порция получилась бы слишком большой, а только повышалась его крепость. Кроме того, можно, в зависимости от продолжительности мелодии, изменить величину объема, взятого за единицу, уменьшив его, например, в сто раз, чтобы получить напиток, в котором, с помощью особого модератора, учтены все законы гармонии.

— Все это очень сложно, — сказал Шик.

— Механизмом управляет электронное устройство через реле. Не стану вдаваться в детали, ты же сам хорошо разбираешься в этих вещах. Притом, заметь, это еще и пианино, на котором прекрасно можно играть.

— Невероятно! — воскликнул Шик.

— Осталась, правда, одна недоделка, — сказал Колен, — вот никак не налажу правую педаль, которая регулирует сбивание яиц. Пришлось поставить дополнительное сцепление, потому что, когда играешь что-нибудь слишком hot, в коктейль попадают куски омлета, и их трудно глотать. Со временем я это, конечно, устраню, а пока придется быть повнимательней. Да, забыл сказать, что сливки — это «соль» в контроктаве.

— Сейчас сделаю себе коктейль на мотив «Loveless Love». Это должно быть нечто невообразимое, — сказал Шик.

— Пианоктейль стоит пока в чулане, который я оборудовал под мастерскую, — сказал Колен, — я не успел еще привинтить к нему деку. Идем. Для начала я его запрограммирую на два коктейля граммов по двести.

Шик сел за пианоктейль. Едва замер последний звук, как с сухим треском откинулась середина передней панели и показалась шеренга стаканов. Два из них были наполнены до краев аппетитной на вид жидкостью.

— Когда ты взял фальшивую ноту, я испугался, — сказал Колен, — но к счастью, она оказалась в той же тональности.

— Он учитывает и тональность? — спросил Шик.

— Не всегда, — сказал Колен, — это была чересчур сложная задача. Но некоторая зависимость все же есть. Ну, пей, и пошли к столу.

II

— Паштет с угрем просто изумителен. — Сказал Шик. — Кто надоумил тебя заказать такое блюдо?

— Идея принадлежит Николя, — сказал Колен. — У нас тут есть, вернее, был угорь, который каждый день появлялся в умывальнике, выползал из крана.

— Забавно! — сказал Шик. — С чего бы это?

— Он дотягивался до зубной пасты и пожирал ее, нажимая зубами на тюбик. Николя пользуется исключительно американской ананасной пастой, и угрю, видимо, она пришлась по вкусу.

— А как он его поймал? — поинтересовался Шик.

— Вместо тюбика с пастой он положил настоящий ананас. Когда угорь лакомился пастой, он ее легко заглатывал и беспрепятственно уползал назад, а тут вышло иначе: чем энергичней он втягивал голову в края, тем глубже его зубы вонзались в ананас. Николя…

Колен осекся и замолчал.

— Что Николя? — спросил Шик.

— Не решаюсь сказать, боюсь отбить у тебя аппетит.

— Говори, я уже почти все съел.

— Тогда Николя вошел в ванную и бритвой отсек ему голову. Потом открыл кран, и угорь оказался в умывальнике.